Форум мира магии и волшебства

И.Ковалева
МИФ: ПОВЕСТВОВАНИЕ, ОБРАЗ И ИМЯ
    Проблема отношений мифа и ритуала в современной культурологии во многом представляет собой пресловутую проблему курицы и яйца: исследователи мифологии спорят, что возникло раньше – миф или обряд – и, соответственно, миф объясняется через обряд – или обряд объясняется мифом. Между тем само существование этой проблемы вызвано, как кажется, не в последнюю очередь тем, что если под "ритуалом" все понимают примерно одно и то же, и этот предмет не требует строгих дефиниций, то природа мифа сама является объектом оживленных дискуссий. Теория мифа, несмотря на свою почтенную историю, продолжает оставаться in statu nascendi,и однозначной и общепринятой дефиниции мифа не существует. Это вполне объяснимо: достаточно посмотреть, например, на определение мифа, которое дает такой крупнейший знаток мифологии, как Клод Леви-Строс, чтобы убедиться в том, что понятие "миф"охватывает целый комплекс явлений, относящихся к разным (хотя и смежным) областям деятельности человека. Пишущие об отношении мифа к ритуалу в большинстве случаев под "мифом" понимают повествование, рассказ о, мифологический сюжет.Но по нашему глубокому убеждению, повествовательная, нарративная составляющая мифа не является ни единственной, ни первичной в мифологической структуре.
    Миф в том виде, в каком он известен нам из наиболее классической – греческой – мифологии, представляет собой прежде всего мифологический образ. Греческая мифология изобилует яркими образами, сочетающими имя и облик: Кентавры – это полулюди-полукони, но на четырех конских ногах, а Силены – тоже полулюди-полукони, но на двух ногах. Сирены – полуженщины-полуптицы, чудесным пением заманивающие мореходов на скалы, а Сфинкс – чудовище с телом льва и птичьими крыльями, губящее путников своими загадками , и т.п. Уже из этих описаний видно, что имя и облик первичны, что рассказ вырастает из попытки описать называемое существо (а мифология имеет дело сплошь с живыми существами, которых как-то зовут). Если мы хотим описать Сфинкса, то в это описание должны как-то вместиться не только голова женщины,тело льва и крылья, но и смертоносные загадки, потому что сущность Сфинкса выражается в них не меньше, чем в облике. Здесь уже недалеко до истории с Эдипом, т.е. до "мифа" в привычном смысле, до мифа-повествования, мифа-рассказа. Но если мы не описываем, а изображаем Сфинкса (например, делаем статую), то мы изобразим, разумеется только тело, но это изображение некоторым образом будет содержать и информацию о загадках (недаром знатоки греческой скульптуры, видя фрагмент статуи – торс или плечо и руку, уверенно определяют: "Это Посейдон", или "Это Аполлон"). Более того, если мы просто произнесем слово "Сфинкс" – и этого будет довольно, ибо имя содержит информацию и о теле с крыльями, и о загадках. "Афина" прежде всего не какой-то рассказ о ней, но образ светловолосой богини с копьем, щитом и эгидой, с совой и змеей, как являет ее знаменитая статуя Фидия. Однако этот образ содержит в себе, в свернутом виде, и рассказ о рождении Афины – о появлении из головы Зевса тяжеловооруженной воительницы, и ее зооморфную ипостась, и ее хтоническое, змеиное "прошлое". Содержится же все это – и образ, и мифологические сюжеты – в мифологическом имени.
Древнейшие мифологические структуры до-сюжетны и даже еще до-образны, их мифологическое содержание исчерпывается их мифологическим именем. Харибда и Скилла, Тифон и Тартар едва ли имеют детализированный, описуемый облик, они суть только интуиция чего-то – неразличимого как вид, лик , но чрезвычайно отчетливого, от-личного от других таких же интуиций. Эту ощутимую отличность и фиксирует мифологическое имя. Трудно изобразить Тартар – но благодаря имени он четко отграничен от всего другого и понятен. Иконографический материал свидетельствует: греческое искусство не знает изображений Харибды или Тартара.  Единственное представленное в Lexicon Iconographicum Mythologiae Classicae изображение Хаоса – очень позднее, чисто аллегорическое и совершенно антропоморфное (сама антропоморфность изображения прямо свидетельствует о не-архаичности данного мифологического субъекта).
    Следующая – и для греческой мифологии, как уже сказано, центральная – ступень объединяет имя и облик и представлена мифологическим образом. Древнейшие мифологические образы зафиксированы в так называемой хтонической мифологии: Горгона, Химера и Сфинкс легко изобразимы, у них есть определенные черты (змеиные волосы, львиное тело, драконий хвост). Характернейшим признаком,свидетельствующим об архаичности этих мифологических персонажей, наряду с неантропоморфностью обликаявляется отсутствие у них определенных функций. Они не божества чего-либо, они – божественные (демонические по-гречески) сущности просто. Наделение их специально смертоносными качествамипроисходит вболее позднюю, героическую эпоху мифологии, и тогда же появляются мифы – рассказы об истреблении этих существ героями. Первоначально же Горгона старше Персея, Химера старше Беллерофонта, а Сфинкс – Эдипа. Иконографический материал подтвеждает это с большой убедительностью: не говоря уже о том, что египетское искусство знает Сфинксов, но не знает никакого Эдипа, в искусстве собственно античном количество Горгон и Химер, изображенных отдельно, в количественном отношении многократно превосходит изображения их с героями-победителями.
    Мифологические образы этой ступени принадлежат к тому древнейшему уровню человеческого сознания, которому соответствует магическое отношение с миром. Роль имени в магии общеизвестна. Суть магических операций, действий заключается в том, чтобы знать, "как обращаться" с той или иной мифологической сущностью, примеры их во множестве находятся в сказках ( "Жар-птицу бери, а клетку не тронь") и в мифологии (" не есть быков Гелиоса", "иметь волшебную траву moly, чтобы Кирка не навредила"). Эти магико-мифологические акты и табу обладают своей собственной логикой, непонятной уже не только нам, но и современникам Гомера (когда бы он ни жил), ибо уходят корнями в глубочайшую, первобытную древность. Известно, что надо – вот так, а вот так – строго запрещено, но рациональных объяснений нет, а где они даются, там они очевидно вторичны. Классический пример этому – традиционные пифагорейские табу ("не есть бобов") и их позднейшие рационалистические объяснения ("потому что они похожи на человеческие зародыши").
    Эти магико-мифологические законы отражены в ритуале. Ритуал представляет собой комплекс актов, надлежащих для почитания той или иной мифологической сущности, актов строго определенных (кому приносится в жертву черная овца, а кому – супоросая свинья, где нельзя присутствовать женщинам, а где мужчинам, надевается ли венок и т.п.), но далеко не всегда объясняемых. Почему жертвоприношение Гераклу совершается с проклятиями, неизвестно Аполлодору, а почему Гераклом не клянутся под кровлей, не знает Плутарх, но этого не знали и их далекие предки. Для объяснения ритуала ( причин установления его, деталей обряда, или места, или времени, или культового имени) излагается миф-рассказ, мифологическое повествование, мифологический сюжет.  (…)
     Мы предложили, разумеется, всего лишь логическую схему развития мифологических структур. Однако эта схема, разграничивающая в мифе имя, образ и повествование, позволяет, как нам представляется, выбраться из тупика описания мифа через ритуал и ритуала через миф. Миф как имя и образ древнее ритуала и порождают его. Миф как повествование младше ритуала и порождается им. (…)

Отредактированно Juliya (14-12-2005 19:49:28)